Пророк панк-блюза Джеффри Ли Пирс имел огромное количество фанатов, когда играл в Gun Club – но наркотики и алкоголь погубили его в трагически раннем возрасте.
Текст: Крис Нидс
Перевод: Антон Вильгоцкий
Голливуд, The Palace Theater, 18-е декабря 1995-го года. На сцене находится человек, ведший экстремальный образ жизни, из которого произрастают ужасные легенды и романтические мифы о мире рок-н-ролла. Продажи его альбомов никогда не были особенно велики – но именно эта миниатюрная фигура в темных очках и черном кожаном плаще, с высветленными прядями, выбивающимися из-под черного берета, была в ответе за появление блюз-панковского движения, породив также его мутирровавшее сайкобилли-ответвление и внедрив штаммы навязчивого кантри, что привело к появлению того, что сегодня известно как «американа». В этот вечер Джеффри Ли Пирс возглавляет последнюю инкарнацию The Gun Club, группы, которую он собрал на заре 1980-х. Его старые друзья и поклонники, находящиеся среди зрителей, ожидают худшего, поскольку Джеффри сделал себе не лучшую репутацию, тусуясь в клубе «Гадюшник», совладельцем которого являлся его приятель Джонни Депп.
Восемь лет назад, когда ему было 29, у Джеффри был диагностирован цирроз печени, вызванный его непомерным аппетитом к крепким напиткам. Не так давно токсины из больного организма проникли в его мозг, что привело к развитию сумасшествия, усугубленного знанием, что ему осталось жить всего несколько месяцев. Но сегодня он, к всеобщему удивлению, выдает полноценное исполнение на том уровне, с которым он и сделал себе имя. Он пинает колонки, читает рэп на японском и выглядит так, будто вызывает каждого демона, с которым ему доводилось сталкиваться на протяжении своей нелегкой жизни. Менеджер из «Гадюшника», Ким Уайт навестила измотанного вокалиста в его гримерке.
«Я сказала ему: о Боже, Джеффри, это было самое потрясающее, что я видела в своей жизни! Ты порхал, как бабочка! – вспоминает она. – Он посмотрел на меня, прямо в глаза, не улыбаясь, и сказал: мне нельзя было не порхать, ведь это было мое последнее шоу».
Это было шоу такого рода, описать которые можно только следующими словами: «бывает один раз в жизни» - и, как и Джеффри и предсказал, оно действительно стало для него последним, которое он сыграл в своей короткой жизни. Он умер чуть более трех месяцев спустя, пережив обширное кровоизлияние в мозг и впав в кому, из которой уже не вышел. Его смерть стала большой потерей для тех, кто его знал. Многие из этих людей внесли свой вклад в новый трибьют-альбом, Axels & Sockets, третий выпуск проекта The Jeffrey Lee Pierce Sessions – в их числе Игги Поп, Марк Лэнеган, Primal Scream, Ник Кейв, Blondie и многие другие, вложившие собственную энергию в его старые и незаконченные песни. Я был знаком с Джеффри в начале 1980-х – эта дружба привела к тому, что мы стали партнерами по музыке и по дебоширским выходкам. К тому времени он уже зарекомендовал себя как самый интересный, загадочный и харизматичный вокалист, появившийся в ту эпоху. Вызывающий сравнения с Робертом Джонсоном, Джимом Моррисоном и Марлоном Брандо, он был потерянной душой, одержимой темными духами, что изначально проявилось в мародерском панк-блюзе The Gun Club, прежде чем стать чем-то более реальным и, в конечном итоге, фатальным.
В 1982-м, под конец изнурительного турне по Соединенным Штатам, Джеффри понял, что он встал на путь, с которого невозможно сбежать, и который навсегда отпечатался в его песнях. «Бывает, я думаю о своем доме: «Джи, было бы здорово снова вернуться туда», - сказал он однажды. – Но я уже слишком далеко зашел. Я слишком далеко – как тот парень, который плыл вверх по реке в фильме «Апокалипсис сегодня». Я плыл и плыл по этой камбоджийской реке, и это полностью разрушило мою жизнь. Полностью разрушило мои чувства, привязанности и так далее. Я теперь вижу, каким будет остаток моей жизни».
Но никто не мог предсказать, насколько печальным будет остаток его жизни, являвший собой растянувшееся противостояние со смертью. Как Джеффри однажды сказал мне, он рассматривал всю свою жизнь как сумасшедший фильм.
Джеффри родился 27 июня 1958-го года, на окраине Лос-Анджелеса. Его семейное древо было такой же квинтэссенцией Дикого Запада, как и его песни. Среди предков его техасского отца были конокрады и бандиты, а его мексикано-индейская мать была дочерью чистокровного индейца сиу. Романтик-интеллектуал с бунтарскими генами, Джеффри был как рыба в воде среди разборок местных латинских банд, но точно также – и в драмкружке высшей школы. Он любил Sparks и Roxy Music, но не менее важны были для него Марлон Брандо, Питер О’Тул, Эрнест Хемингуэй и политическое движение Black Power. Он также был большим фанатом Blondie, начав осветлять свои волосы после того, как посетил один из их первых концертов в лос-анджелесском Whisky A Go Go. Он даже создал фан-клуб этой группы. «Он тусовался поблизости и, казалось, совсем бесцельно, - вспоминает гитарист Blondie Крис Стейн. – Я был счастлив, когда узнал, что он хочет делать собственную музыку. У Джеффри было собственное настроение, более глубокая интенсивность».
В течение следующих нескольких лет Джеффри бунтовал против скатывания лос-анджелесской панк-сцены в клишированость. В 1978-м он в одиночку отправился в путешествие по американскому Глубокому Югу, где тусовался с бродягами, алкоголиками, наркоманами и наркодилерами, которые вдохновили его на создание песен и положили начало продлившейся всю жизнь крепкой связи с творчеством Роберта Джонсона, Чарли Паттона и Скипа Джеймса. Он начал писать для влиятельного фэнзина Slash, погружаясь в регги, а также в музыку нью-йоркских групп, игравших ноу-вэйв и пост-панк (в Нью-Йорк он перебрался в конце 1978-го).
В начале 1980-го Джеффри и его друг Брайан Тристан – многообещающий гитарист, который был руководителем общества поклонников The Ramones, и вскоре сменил свое имя на Кид Конго Пауэрс – создали новую группу, Creeping Ritual, чтобы играть песни Джеффри, вдохновленные «американским дном жизни».
На первых концертах они исполняли такие вещи как Disco Inferno, однако довольно быстро у них появился блюз-панковый шаблон, который отображал растущий интерес вокалиста к предвоенному кантри-блюзу. Центральной темой среди их новых песен была демоническая деконструкция Preaching The Blues Роберта Джонсона.
«Когда человек остается один на один со своей гитарой, возникает некое особенное видение, - сказал он в 1983-м. – Им не нужно за кем-то следовать, они могут делать то, что хотят. Почему все эти блюзовые ребята были столь чертовски странными? Слушая их, вы задавались вопросом – как он это придумал?».
Creeping Ritual распались после того, как Кид Конго принял предложение присоединиться к The Cramps (с благословения Джеффри). К началу 1981-го года вокалист снова собрал вокруг себя остальных музыкантов и переименовал группу в The Gun Club. Когда они выступали на разогреве у известных лос-анджелесских панков Х, Джеффри вышел на сцену, одетый как южный христианский проповедник, с Библией в руках.
«Мне просто нравятся, как выглядят определенные ритуалы, - объяснял он позднее. – Я никогда не снимаю свой крест, поскольку не теряю надежды. Не сказать, что я прямо уж сильно верующий – я просто думаю, что есть нечто, позволяющее думать, что в конечном итоге все будет хорошо».
Шесть треков, которые они записали со скудным бюджетом и с продюсером Тито Ларривой, впечатлили лос-анджелесский лейбл Slash Records в достаточной степени, чтобы выделить им средства для дальнейших сессий и завершения их дебютного альбома, Fire Of Love. Доделанные в течение двух подстегнутых энтузиазмом дней и ночей, такие треки как She Is Like Heroin To Me, Sex Beat, Ghost On The Highway и та самая песня-катаклизм Preaching The Blues, являли собой безудержное столкновение блюза, рокабилли и панка, увенчанное безумным проповедническим завыванием Джеффри.
«Джеффри создал целый новый жанр, - говорит Джон Доу из Х. – Он взял панк-рок и блюз Дельты и сложил их вместе. Там были элементы, позаимствованные у The Cramps, были элементы, позаимствованные из множества разных мест, но это был невероятный синтез».
Покуда этот свежий дымящийся эль проникал в головы завсегдатаев лос-анджелесской панк-сцены и блюзовых пуристов, The Gun Club отправились в тур по американскому восточному побережью и Великобритании. Знакомство с Blondie привело к сделке с новой группой Криса Стейна Animal Records, а сам Стейн стал продюсером второго альбома Gun Club, Miami. «Это была его первая большая пластинка, так что он был очень сконцентрирован на том, чтобы сделать это, - вспоминает Стейн. – Он очень много всего прогонял в своей голове. Я не сразу понял, насколько уникальным, насколько его собственным было то, что он делал».
Miami был выпущен в сентябре 1982-го. Несмотря на то, что продакшен Стейна критиковали за смягчение живой энергии группы, его широкоформатный подход сумел замечательно подчеркнуть наиболее запоминающиеся моменты песен Джеффри. Влияние кантри пронизывало Carry Home и Mother Of Earth (Пирс рассматривал кантри как «белую форму блюза»), а Sleeping In Blood City и Like Calling Up Thunder проложили дорогу тому, что впоследствии стали называть «ковбойским панком», несмотря на то, что весь альбом в целом звучал более старым, чем рок-н-ролл.
«Он не такой дикий, как первый альбом, но и намерения делать его таким не было, - сказал он тогда. – Я хотел в большей степени охватить основополагающее чувство обреченности. Предыдущий альбом был чем-то большим, чем просто пьяный альбом. А этот – был чем-то большим, чем просто наркоманский альбом или что-то в этом роде».
Всегда бывший большим любителем выпить, Джеффри только усугубил свою склнность к выпивке во время непрерывных гастролей, и к моменту начала альбомных сессий у него начались серьезные проблемы со здоровьем, которые, в конечном итоге, его убили. «В то время я мотался туда-сюда по больницам, - вспоминал он в своей автобиографии, которая была опубликована уже после его смерти. – У меня была проблема со злоупотреблением бурбоном, посаженная печень. Я был просто слишком саморазрушительным. Я был потерян, полностью потерял ориентацию в пространстве. Так бывает, когда ты не живешь нигде, а просто прыгаешь из одного города в другой».
К тому моменту, как The Gun Club прилетели давать каонцерты в Европу, большая часть музыкантов разбежалась или была уволена. Выступление в полном составе в лондонском Лицее укрепило их статус в Великобритании. Джеффри проявил себя харизматичным сайкобилли-хулиганом в своей адмиральской куртке и с копной белых волос. В тот вечер на сцене он был вдребезги пьян. «Не знаю насчет всех остальных, но мне было кайфово. Когда я на сцене, то обычно не обращаю внимания ни на что. Когда ты пьян, то можешь заигрывать с публикой, и это весело», - говорил он.
Но у его любви к спиртному была и темная сторона. Он быстро пьянел и становился агрессивным, отпуская неосторожные комментарии или оказываясь в затруднительных ситуациях. Я впервые познакомился с ним как раз в таком состоянии, и нас обоих вышвырнули из печально известного лондонского отеля Columbia после ночи алкогольно-наркотического угара, когда в семь утра Джеффри, с ликующим хохотом, стоя на лестничной площадке, принялся играть на саксофоне, который он недавно прикупил в ломбарде.
Он наслаждался этим священным хаосом рок-н-ролла, но его истерзанная бурбоном печень не давала ему спуску. Он пытался бороться с этим, переключившись на джин. «Джин – более расслабляющий напиток, - сказал он мне. – Я его пью, пью и пью, так что едва могу глаза держать открытыми. Когда люди видят меня напившимся джина, что думают, что я наркоман».
Карьера The Gun Club была столь же извилистой и хаотичной, сколь и личная жизнь их лидера. О какофонии ЕР 1983-го года Death Party Джеффри говорил: «Это наша танцевальная диско-песня! Она о том, как люди танцуют и разрывают плоть друг друга, убивают друг друга».
К тому моменту, как они начали делать свой третий альбом, The Las Vegas Story, в лос-анджелесской студии Ocean Way, в марте 1984-го, состав снова поменялся (к Джеффри и басистке Патриции Моррисон присоединились барабанщик Терри Грэм и вернувшийся Кид Конго Пауэрс). В эпоху этого альбома вокалист полюбил джаз, а также добавил героин в свое личное меню ядовитых развлечений.
Частым гостем в их студии стал британский панк-изгнанник Билли Айдол. Он пригласил The Gun Club к себе на разогрев, на 12-тысячный стадион Long Beach Arena, где их забросали монетами и освистали. Джеффри ответил на это, показав задницу, и был вышвырнут со сцены.
The Las Vegas Story был музыкальным пиком The Gun Club, на котором композиторский талант Пирса развернулся в полную силу. В то время как Walkin’ With The Beast демонстрирует, что The Gun Club являлись королями злобного грохочущего буги, Джеффри проявил себя красноречивым и выразительным гитаристом, наследующим традиции Тома Верлена и Хендрикса в таких треках, как великолепная Bad America. Там был также изломанный кавер на песню Джорджа Гершвина My Man’s Gone Now из Porgy And Bess, а также версия The Master Plan Фэроу Сандерса, еще дальше расширяющая рамки творческой палитры Джеффри. В текстовом плане он вдохновлялся тем, что видел вокруг себя.
«Я ненавижу Америку, - говорил он. – Мои стихи об этом. Тоска, разочарование. Ужасная жизнь в городах, в которых никогда ничего не происходит. Где каждому постоянно нужно «срываться» на ком-нибудь. Я ненавижу это бессмысленное, аморальное насилие, которым является Америка».
Выпущенный летом 1984-го, альбом пал жертвой недостаточного промоушена. Это, впрочем, не удержало группу от безостановочных гастролей по Европе. Этот период также стал окончанием их оригинального воплощения: после тура деятельность группы застопорилась. Но их громоподобная лебединая песнь в Camden Dingwalls была одним из тех вечеров, когда на сцене скачут вызванные музыкой демоны. После шоу Джеффри, который находился под воздействием «кислоты», встретил Роми Мори, японскую девушку, которая жила в Лондоне. Она стала одним из немногих стабилизирующих влияний в его жизни, и они некоторое время наслаждались спокойной семейной жизнью в квартире, расположенной в подвальном этаже в Холланд-Парке. Это место он называл своим домом в течение следующих десяти лет. Позднее он признался в своей автобиографии, что поначалу был все еще «не в себе. Я был в отчаянии и привык к нему. Это был водоворот дезориентации».
В течение следующих десяти лет Джеффри стал завсегдатаем лондонских клубов. В середине 80-х я часто встречал его в окрестностях паба Kensington. Некоторые вечера проходили гладко, в разговорах обо всем, от джазмена Sun Ra до Blondie. В другие разы он напивался и приходил в буйное настроение – тогда неприятности были неизбежны. Однажды он передознулся и посинел прямо у меня в гостиной, и я приводил его в чувство при помощи влажных полотенец.
В 1985-м году он записал сольный альбом, Wildweed, с продюсером Blondie и Ramones Крейгом Леоном. Посетив студию, я обнаружил Джеффри в хорошем расположении духа, выпивающим – но под пристальным надзором Леона. «Я исчерпал лимит The Gun Club с тремя альбомами, - сказал он. – Поскольку после третьего из них ничего особо не изменилось, я не стал продолжать затею с этой группой дальше».
Но, тем не менее, после того как Wildweed провалился, он, все же, собрал новый состав Gun Club, чтобы в 1987-м записать Mother Juno, выманив Кида Конго из The Bad Seeds Ника Кейва, с Роми Мори на басу и барабанщиком Ником Сандерсоном. Thunderhead была самой жесткой вещью, которую они записали за долгие годы, а The Breaking Hands занимает место среди наиболее острых баллад, написанных Джеффри. Он описывал последовавший за альбомом тур как «самый трудный за всю мою историю. Каждый концерт был бессмысленной гонкой по направлению к забвению».
Вернувшись в Лос-Анджелес в 1988-м, впервые за два года, Джеффри посетил врача по поводу мучивших его изнутри болей. «Вердикт, который с серьезным лицом выдал доктор, был сюрпризом для двадцатилетнего парня, - вспоминал он в автобиографии. – Цирроз печени, недоедание и гипотромбоз в связи с неоднократными приступами гепатита и алкоголизма».
Вернувшись в Лондон, Джеффри подлечился от своих вредных привычек и начал посещать встречи анонимных алкоголиков, а также заниматься спортом. Но он снова запил, когда в 1990-м начал работать над новым альбомом Pastoral Hide And Seek. Он описывал себя в тот момент как «вероятно, находившимся в худшем, низшем, самом неудачном периоде… всегда в тяжелой депрессии… временами в суицидальном настроении».
Я встретил его в октябре 1990-го, гастролирующим с новым альбомом, который также был обречен на чуть менее чем культовый статус. Было приятноо видеть его трезвым и выглядящим более здоровым, нежели обычно – но это продлилось недолго. Периоды воздержания прерывались многочисленными срывами, которые подпитывали его цирроз. К 1992-му он вернулся в Лос-Анджелес и снова сел на героин, прежде чем опять поехать в Лондон, где он прожил более спокойный и творческий период после того как начал общаться с Тони Хмеликом, также известным как Cypress Groove (который сегодня занимается организацией The Jeffrey Lee Project). Обнаружив взаимный интерес к блюзу, они проводили часы, копаясь в старых песнях. «Он был совершенно фанатичен в отношении того, чтобы докопаться до самых, самых основ», - вспоминает Хмелик. Результатом стал записанный в Голландии с барабанщиком Уилли Лавом альбом Ramblin’ Jeffrey Lee & Cypress Grove With Willie Love, с которым они гастролировали по Европе.
Последний состав Gun Club также приезжали в Голландию, чтобы записать альбом 93-го года Lucky Jim, на котором Джеффри удовлетворил свое желание утвердиться как американский блюзовый гитарист, встав в один ряд с такими музыкантами как Роберт Крэй. Потом их отношения с Мори закончились, после того, как она сбежала с Сандерсоном. «Он никогда не восстановился после этого, - говорит Хмелик. – Именно это добило его».
Пирс полюбил Японию еще когда впервые побывал там в 1986-м. Он ездил туда еще несколько раз и даже изучал японский язык. В эти последние годы блюзовых концертов, туров Gun Club и обреченных на неудачу альбомов, у Джеффри начался продолжительный роман с Японией, в то время, как он продолжал ходить по краю со своими нарастающими проблемами со здоровьем и алкогольно-наркотическими эскападами. После того, как истек срок действия его визы истек, дни Джеффри в Великобритании были сочтены, и он был арестован в ноябре 1994-го, после того, как во время перебранки в Kensigton начал размахивать самурайским мечом. Теперь он поочередно жил то в Лос-Анджелесе, то в Осаке, где, в конце концов, попал в больницу после того, как его ограбили и избили.
В ту пору он восхищался гангста-рэпом с лейбла Death Row, подружился со Снуп Догом и выполнял функции представителя этого лейбла в Японии, планируя совместить панк и хип-хоп в сплаве, который он называл Rapanese. Но это сотрудничество закончилось после того, как он подрался в баре с Доктором Дре.
Его последней записью была рэп-версия Pasties And A G String, сделанная для трибьют-альбома Тома Уэйтса. Теперь, когда цирроз начал отравлять его организм, его жизнь превратилась в череду галлюцинаций и просветов ясного сознания. Зная, что жить ему осталось совсем немного, он отсиживался в «Гадюшнике», планируя возвращение нового состава Gun Club с Кидом Конго и обсуждая перспективы сотрудничества с Марком Лэнеганом из Screaming Trees. После того последнего концерта в Palace Theater в декабре 1995-го, Джеффри провел свои последние дни, работая над автобиографией в доме своего отца, в Солт-Лейк-Сити, штат Юта. 25 марта 1996-го у него случилось обширное кровоизлияние в мозг, и он впал в кому. Система жизнеобеспечения была отключена 31-го марта.
Смерть Джеффри лишила мир одного из наиболее уникально одаренных исполнителей, и это особенно задело Криса Стейна, который написал песню Under The Gun (For Jeffrey Lee Pierce) для альбома Blondie No Exit. «Я знаю примерно 200 человек, которые уже мертвы, и среди них Джеффри имеет для меня особенное значение, - сказал он мне в 2011-м году. – Иногда он был для нас как заноза в заднице, но в нем было что-то. Он был очень оригинальным, но слишком чувствительным. Он будто бы взял всю свою боль и вложил ее в музыку».
Journal information